Праздник непослушания. Девятнадцатая часть
Ленина называли непревзойдённым мастером политической провокации, и, если сказать по правде, это было так. Своих врагов он громил, как семечки щёлкал. Будучи непревзойдённым тактиком, на близком расстоянии он видел на три аршина в землю (образно говоря), и уж конечно, не туповатым белякам и не хитреньким «демократам» было с ним тягаться.
Только не надо картинно возмущаться и морализировать по этому поводу, «ах, какой плохой этот Ленин и какие хорошие его оппоненты». Насколько они были «хороши», мы уже усвоили. Какими бы не были большевики, они вытащили страну из болота Гражданской войны и интервенции, и при этом сумели не пустить немцев в Питер. (Достойно примечания – в 1940 году Франция потому была так быстро разгромлена, что во главе этой страны стояли тамошние корниловцы. «Лучше Гитлер, чем Торез!» — таков был девиз французской буржуазии).
Кроме того, как мы уже усвоили, первыми начали устраивать провокации вовсе не большевики, а как раз наоборот, их оппоненты. Ленинцы хорошо усвоил уроки Июльской демонстрации и Корниловского путца. Теперь настал их черед показывать козью морду белякам.
Исходя из этого, основной задачей ленинцев было превратить октябрь в анти-июль. То есть всячески провоцировать Керенского и Компанию: авось психанут и начнут махать кулаками. Тут-то их и можно будет придавить, да не просто так, а с видимостью законности. Дескать, Советы отбили очередное покушение на высшую государственную власть, Временное правительство окончательно скомпрометировало себя связями с мятежниками-корниловцами и потому подлежит расформированию, а вся власть в стране переходит, естественно, к трудовому народу, то есть Советам. (Которые на тот момент прибирали к рукам большевики).
Кроме того, большевиков подгоняли два обстоятельства: во-первых, Корнилов и вся его теплая компания, формально сидевшая под арестом в Быхове, а на деле активно готовившая новый переворот, а во-вторых, приближающийся Второй Съезд Советов. По замыслу Ленина, именно этот орган должен был перехватить власть из слабеющих рук «Временных». («Промедление смерти подобно»!) В таком случае была бы соблюдена законность, и вооруженное восстание в глазах всей страны не было бы обычным переворотом. (Большевики трепетно относились к авторитету своей партии и не хотели, чтобы их воспринимали просто как анти-корниловцев).
Это обстоятельство хорошо понимали и «Временные», и «братья-социалисты». Поэтому «демократы» саботировали созыв Съезда Советов, как только могли. И на местах и в столице. Делегаты с трудом, на крышах вагонов и буферах добирались до Петрограда. 20 октября прибыло всего 15 делегатов, на следующий день – ещё 100, через сутки – ещё 175. Мандатная комиссия пыталась вставлять палки в колёса непонравившимся (то есть большевистским) делегатам, не регистрировала их и не впускала. Однако рядом непременно оказывался представитель столичной организации ленинцев, и, посмеиваясь, успокаивал: «Ничего, товарищи, не волнуйтесь, когда Съезд откроется, все пройдёте». Скоро стало ясно, что открытие состоится 25 октября (7 Ноября по новому стилю). Именно к этому дню и сходились все линии большевистской политики.
Уже с начала октября из штаба ленинцев стали происходить хорошо организованные «утечки информации», попросту, слухи. 7 октября большевики торжественно ушли с первого заседания Предпарламента, и после этого о том, что они готовят бучу, заговорили на каждом митинге. 10 октября ЦК ленинцев принял резолюцию о самом восстании – и уже на следующий день эсеровская газета «Знамя труда» раскритиковала это решение.
Дальше – больше. 15 октября газета Горького «Новая жизнь» опубликовала большую статью на тему – поддержать или не поддержать большевиков в их стремлении к свержению власти буржуазии. И в довершение абсурда, двое видных руководителя большевиков, Зиновьев и Каменев, выступили против ленинских планов вооруженного восстания и опубликовали свои соображения всё в той же «Новой жизни». Результатом было то, что в октябре весь Питер знал, что восстание начнётся со дня на день. Зеваки даже приходили к Зимнему дворцу в надежде на бесплатное представление.
Ленин рвал и метал, требовал исключить из партии «обоих штрейкбрейкеров», но дело кончилось лишь тем, что им запретили выступать на митингах. (Даже такое смехотворное «наказание» не было исполнено). Более того, и Зиновьев, и Каменев впоследствии достигли высоких постов уже в Советском государстве, так что на их карьере этот эпизод никак не отразился.
Вывод – ленинский гнев в данном случае был наигранным. Судя по всему, «утечки информации» были заранее спланированы. Их целью было спровоцировать Керенского на вооруженное выступление. Если бы у Александра Фёдоровича хватило ума это понять, то он мог бы сильно осложнить действия большевиков, но куда там! Лавры великого полководца не давали ему покоя (не зря же он назначил сам себя Верховным Главнокомандующим, чем вызвал гомерический смех Гинденбурга!). Так что проглотил Керенский ленинскую наживку, как жадный окунь крючок.
Что касается противоположной стороны, то там люди были весьма опытные и хладнокровные. 16 октября большевики избрали свой «Военно-революционный центр», который делегировали для работы в ВРК (военно-революционный комитет, который, как вы помните, был органом Петроградского Совета). И с этого момента события окончательно и бесповоротно приняли нужный Ленину оборот.
Дело в том, что в военно-революционный центр вошли не митинговые крикуны, а весьма конкретные товарищи: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Их роль была очень велика, на них, собственно, и держалось обеспечение партии, но при этом до сих пор никто не может сказать – а чем же они занимались с апреля по октябрь 1917 года? Но ясно, что чем-то очень важным и конкретным, не светясь на митингах и не афишируя свою деятельность.
Результатом их деятельности стало не много ни мало – подготовка реальных сил для захвата власти. Надо было обеспечить работу среди матросов-балтийцев и вызвать их в нужный момент в Петроград, надо было следить за действиями правительства и «Быховских узников», надо было формировать отряды Красной Гвардии (не особо полагаясь на них), нейтрализовать враждебные большевикам подразделения (в основном, казаков), да и вообще, была куча дел. Митинговые крикуны сделать этого не могли по определению.
18 октября в Смольном состоялось собрание представителей полковых и ротных комитетов. Судя по тому, что на нём говорили, большевики были правы, действуя не сами по себе, а под прикрытием Советов. В тот же день было принято важнейшее решение о непрерывной связи ВРК с полками. То есть фактически большевики получили возможность командовать столичным гарнизоном. И они не замедлили этим воспользоваться.
В ночь на 21 октября ВРК назначил своих комиссаров во все части питерского гарнизона. А затем устроил своеобразную пробу сил. На следующую ночь комиссары ВРК явились в штаб Петроградского военного округа – дескать, вот мы, любите нас. Естественно, их послали куда подальше. Они и пошли, но не по адресу, а в Смольный. И устроили генералам кузькину мать. Уже утром Комитет объявил командование гарнизона «орудием контрреволюции», и сообщил, что отныне никакие приказы командования, не подписанные ВРК, не действительны. С этого момента судьба правительства была решена. Только оно этого ещё не понимало. И решило упредить выступление большевиков. То есть сделало то, чего они как раз добивались.
В ночь на 24 октября Керенский распорядился вызвать с фронта надёжные части (таковых не оказалось), арестовать Военно-революционный комитет и разгромить газеты «Рабочий путь» (она же «Правда») и «Солдат». Ну, арестовать членов ВРК, сидевших под надёжной охраной в Смольном, у правительства были руки коротки, а вот типографии юнкера попытались разгромить. Только попытались, потому что туда из Смольного быстро прибыла рота солдат, которые надавали тумаков юнкерам и погнали их прочь.
Тогда по улицам столицы помчались самокатчики. Они везли во все юнкерские училища приказ Керенского о приведение всех училищ в полную боевую готовность. К Зимнему дворцу стали стягиваться немногие верные правительству части. К мостам через Неву вышли отряды юнкеров – но почти все мосты уже были под охраной красногвардейцев. (Удалось захватить лишь Николаевский мост, да и тот юнкера оставили, когда вошедшая в Неву «Аврора» осветила их прожекторами).
Пытались прекратить трамвайное движение, дабы нарушить сообщение между центром и рабочими окраинами – но трамвайщики слушались только своего профсоюза. Снова послали депешу в штаб фронта – но командующий Черемисов не желал расставаться с боеспособными войсками ради какого-то Керенского. Снова попытались закрыть неугодные газеты – но вышел и вовсе смехотворный фарс.
25 октября, в 2 часа 20 минут ночи в Ставку к Духонину были отправлены две телеграммы с требованием выслать в Питер казачьи части. Попробовали вызвать к Зимнему казачьи части, расквартированные в столице – но те ответили, что без пехоты не пойдут.
В тот же день, в 10 утра, Керенский покинул Петроград на автомобиле американского посольства. Как он сам объяснял, «навстречу войскам».
А что же делала другая сторона? Во всех концах огромного города силы революции пришли в движение. На заводах начались сборы красногвардейских отрядов. По мере готовности они направлялись в Смольный, а оттуда, совместно с солдатами и матросами, шли занимать ключевые позиции. К вечеру 24 октября почти весь город был в руках восставших.
И тут у большевиков было два варианта – не предпринимая больше никаких шагов, дождаться открытия второго Съезда Советов и поставить перед ним вопрос о низложении Временного правительства. Второй – свергать «Временных» немедленно. Ещё днём большевики склонялись к первому варианту. Штурмовать Зимний они явно не собирались. И тут вдруг что-то произошло. В ночь на 25-е восставшие принялись захватывать важнейшие правительственные учреждения. Была занята городская электростанция и Главпочтамт. В 3.30 крейсер «Аврора», стоявший на ремонте, вошел в Неву, осветил прожекторами Николаевский мост, и юнкера разбежались как тараканы от включенного света. В 6 часов солдаты Кексгольмского полка заняли Государственный банк. Ещё через час была захвачена телефонная станция, в 8 утра – Варшавский вокзал. Утром в тюрьму «Кресты» явился комиссар и потребовал освобождения всех политзаключенных – и охрана повиновалась без лишних слов.
В 10 утра, одновременно с бегством Керенского, было опубликовано воззвание «К гражданам России». К вечеру от старой власти осталось только само Временное правительство.
Что же произошло в ту ночь, что изменило планы большевиков, и, быть может, ход мировой истории? Только одно – в Смольный пришел Ленин.
До этого Владимир Ильич находился на конспиративной квартире близ станции Ланская. Естественно, он не мог усидеть спокойно, когда в России разворачивались такие события. Курьеры постоянно курсировали между квартирой и Смольным, но этого, разумеется, было недостаточно. А когда Ильич узнал, что большинство в ЦК хочет оставить Временное правительство до самого Съезда Советов, ему стало ясно, что без него не обойдутся. «Промедление смерти подобно! Ждать нельзя! Можно потерять всё!»
Несколько раз Ленин обращался в ЦК с требованием разрешить ему придти в Смольный – и получал отказ. Наконец, ему это надоело. Он отправил хозяйку квартиры с запиской к Крупской, а сам с телохранителем Эйно Рахья отправился в Смольный пешком. На всякий случай, чтобы успокоить вернувшуюся хозяйку, оставил на столе записку: «Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил».
Они доехали на трамвае до Финляндского вокзала, на Шпалерной едва не попались юнкерам, и, наконец, прибыли в Смольный, куда их поначалу не хотели пускать из-за отсутствия пропусков.
Это было последнее путешествие Ленина в качестве гонимого подпольщика. Пройдет несколько часов, и грянет залп «Авроры», после которого он, как в сказке, станет главой страны. Чудеса бывают только в революцию!
(продолжение следует)
