Праздник непослушанья. Часть первая
Нам сейчас трудно даже представить ту эйфорию, которая охватила русское общество в начале 1917 года. До этого почти полвека либеральная интеллигенция убеждала массы, что во всех бедах виновато самодержавие, и стоит только свергнуть его, как сразу же, автоматически, наступит райская жизнь. Поэтому все ходили как пьяные от внезапно наступившей свободы, и говорили, говорили, говорили…
Был огромный душевный подъём. Всем казалось, что вот-вот произойдет нечто неслыханное, такое, что в один момент перевернёт весь ход истории. И все сразу станут друг другу братьями и сёстрами, исчезнут зависть и злоба, как-то сама собой прекратится Первая мировая война и решится рабочий вопрос. Временное правительство засыпали поздравительными телеграммами, и самое задрипанное общество кройки и шитья города Урюпинска считало своим долгом выразить восхищение обретённой свободой.
Митинги проходили по поводу и без повода. Ораторы разорялись на каждом углу. Восторженные гимназистки сбегали с занятий целыми классами, чтобы увидеть солнце русской демократии – Александра Керенского. Дамы носили его на руках.
Правда, эйфория эта имела опасную сторону: что-то будет, когда она сменится жесточайшим разочарованием? Обычно чем громче аплодисменты в начале, тем злее свистки в конце. Советы это понимали, и потому на первый план не лезли, а на русскую политическую сцену выпихнули Временное правительство. Сами же они с удобством расположились в зале, чтобы смотреть политическую пьесу, громко комментировать её, давать советы актёрам и при этом ни за что не нести ответственность. То есть занялись тем, чем занималась Государственная Дума при царизме.
Министры-капиталисты Временного правительства метались по сцене, слушая свистки и оскорбления из зала, и с тоской вспоминали царя-батюшку: как он их, неблагодарных, кормил, поил и снабжал теплыми казенными квартирами, не требуя, в общем-то, ничего взамен… Внезапно доставшаяся им власть оказалась далеко не такой заманчивой. Пока рулил царь, проще простого было давать ему советы: право руля, лево руля, здесь жми на газ, а здесь на тормоз. А когда сами сели за руль, машина России начала выписывать пьяные зигзаги, а потом покатилась в пропасть.
Советы же заняли выигрышную позицию – отныне все шишки валились на «временных», и когда последние исчерпали кредит народного доверия, большевики взяли власть в свои руки. Просто потому, что никто другой брать не захотел – до такого маразма была доведена Россия полугодовой «свободой». А как начинался и проходил этот самый маразм? Рассмотрим по порядку. И начнём, разумеется, с армии – как-никак, именно с её помощью Советы одержали первую (как потом оказалось, решающую) победу над буржуазией.
«Солдатушки, бравы ребятушки…»
Первая мировая война заставила призвать огромные массы народа на действительную военную службу. Для чего ведется это война, зачем, кто её начал и чем всё это кончится – большинство призывников понятия не имели. Идеология в царской России хромала на обе ноги, и солдаты шли на войну просто потому, что так велел царь-батюшка. Увы, идея монархии изначально не могла выдержать подобное испытание, так как была слишком слаба для этого. С такой идеей хорошо освобождать болгар, завоёвывать Среднюю Азию или Кавказ – то есть вести малые и средние войны.
(Афганская война потому и стала детонатором распада СССР, что было неправильно выбрано её идеологическое обоснование – «интернациональный долг». Народ резонно спрашивал – а что же мы такое у афганцев заняли, что отдавать приходится?)
Крестьяне в начале двадцатого века, разумеется, любили царя-батюшку, но не до такой степени, чтобы из-за этой любви погибать миллионами в залитых водой окопах. Поэтому они хорошо держались первое время, пока был запал, а потом приуныли. Началось глухое недовольство – сколько же можно страдать из-за царского каприза! Скорее мир, любой ценой! (О том, чем грозит проигрыш войны, они просто не понимали – народ в общественно-политической жизни страны не участвовал ни под каким видом). Расцвело дезертирство, а отношения солдат с офицерами обострились до предела. (Доходило до кровавых стычек). Выздоравливающие раненые в госпиталях вели себя дерзко, полицейских считали своими личными врагами. Не было ни малейших сомнений, что в случае волнений они примкнут к народу.
А ведь тогда, в Первую мировую войну, трудности были смехотворными по сравнению с теми, которые выдержала наша страна в Великую Отечественную. Просто у товарища Сталина идеология была поставлена на порядок выше: немцы напали на нашу Родину, они хотят поработить советский народ, кто струсит и побежит – тот предатель своих близких. И это наш народ понял и принял.
(Вообще, роль идеологии сегодня все недооценивают, а зря. Делать реальную политику можно только под правильно выбранным лозунгом. К примеру, за восстановление СССР воевать не пойдет никто, да и за демократию тоже).
Ну а тогда, в 1917 году, воевать солдаты не хотели – пропадай всё пропадом! Им напоминали про Россию, а они отвечали, что Россия им ни к чему, что они в своей избе помещаются. Но ещё хуже настрой был у недавно призванных и ещё не отправленных на фронт тыловиков. Эти войны боялись панически, и были готовы на всё, только бы туда не попасть.
Можете себе представить, в каком они были восторге, когда узнали о свержении царя! От «Приказа № 1» вообще чуть с ума не сошли: подняли на штыки самых вредных офицеров и явочным порядком установили свою власть в казармах. Потом высыпали на улицы, смешались с толпой и начали митинговать до упаду. Сколько их было? Трудно сказать. Гарнизон самого Питера насчитывал свыше ста тысяч человек, а с окрестностями – около трехсот тысяч, и все не хотели идти на фронт.
Но существовала угроза, что Временное правительство отправит их туда. Чтобы этого не случилось, солдатские комитеты обеими руками голосовали за Советы и во всём их поддерживали – если надо, то и силой оружия. Классический пример двоевластия: что приказывает одна власть, тут же отменяет другая. А тем временем триста тысяч солдат (и все, между прочим, с хорошим аппетитом!) оставались в тылу в надежде перекантоваться здесь всю войну.
Нет, разумеется, открыто так никто не говорил (в этом плане военные народ стеснительный). Наоборот, на словах все были готовы умереть за Россию хоть сейчас, да вот держат в тылу неотложные дела – надо же кому-то революцию охранять! (То, что это был жалкий трёп, доказала история – когда немцы начали напирать на Псков, Ленин не смог отправить в помощь городу и одного отряда – вся «революционная сознательность» солдат и балтийских «братишек» куда-то испарилась).
Правда, надо сказать, что кое-что реальное солдаты для народа делали – снабжали рабочих оружием, иногда защищали. Спасибо им за это. Но немалое их число мародерствовало на улицах столицы, а в конце года они придумали себе новую забаву: стали ездить по деревням и отстреливать помещиков. С конфискацией помещичьего добра – в свою пользу, разумеется.
Ну, ясное дело, положение было не везде одинаковое. Некоторые солдатские комитеты вели себя на удивление разумно. На фронте разложение шло медленно – некогда, надо было сдерживать немцев. Но к осени замитинговали и разложились почти все части русской армии. (Митинг в любой армии и во все времена есть начало её распада).
Знаменитый ленинский «Декрет о земле» вызвал небывалый драп из вооружённых сил. В деревне делят землю – это был слишком сильный соблазн для крестьян в серых шинелях. В конце концов, Ленин отправил прежнюю Русскую армию в бессрочный отпуск, рассудив, что лучшие всё равно останутся, а дрянь пусть уж бежит до родимой деревеньки, всё равно от неё никакого толка. А вскоре стала видна вся несостоятельность Красной Гвардии, и большевики приступили к созданию своей Красной Армии на разумных основах. Прошу прощения за длинную цитату, но лучше, чем Валентин Пикуль в романе «Моонзунд» о тогдашнем распаде никто еще не написал:
«Политическая болтовня, когда человека хлебом не корми, только выступить дай, — это наследие буржуазной революции. И это наследие, будь оно трижды проклято, висело гирями на ногах, висело камнем на шее – и только один язык был свободен, и ничто ему не мешало болтать, болтать и болтать…
На Ревельском вокзале – шум, толкотня, гвалт. Мосальский пехотный полк ночью поднят с квартир, сейчас митингует:
— Куды посылают? На Эзель? А я не хочу! Ежели революция, я так понимаю – свободы много…
По теплушкам воровато шныряют типы с бутылями, в которых фиолетово светится райская ханжа. Пьяные солдаты вышибают офицеров из вагонов, сами занимают купе. Офицеры же, затюканные до последней степени, размещаются в теплушках. Колёса крутятся. На прощание по окнам Ревеля солдаты рассыпают пули:
— Прощай, Ревелёк! Нас убивать повезли…
Попутно разграбили станцию Шлосс-Лоде. Очевидец сообщает, как было: «Озверение дошло до того, что куриц даже не резали, а разрывали на части руками, свиней не кололи, а исполосовывали штыками». Про мебель и говорить не приходилось: крушили всё подряд страшными гранатами системы Новицкого.
Напрасно сознательные призывали буянов:
— Товарищи, Имейте же совесть наконец…
— А у них совесть имеется, чтобы нас убивать?
— У кого – у них, ты подумал?
— А вот у тех, которые нас посылают…
По баронским мызам – словно чума прошла. А где не было усадеб, там врывались в дома эстонских крестьян, грабили имущество. Так доехали до курорта Гапсаля, Моонзунд уже дышал в лицо солью. Здесь совсем распоясались: тащили свиней на заклание, а свинарник оказался собственностью бригады крейсеров. Матросы с «Адмирала Макарова», примкнув штыки к карабинам, пошли в атаку на мосальцев, спасая своих свиней. Солдат лупцевали прикладами:
— Давай на Эзель, крупа худая! Революцию защищать…
— Ой, не бей! Нам бы митинг провести!
— Крути митинг на полный. Война не ждёт…
Мосальский полк от революции усвоил самой худшее. Сейчас (в кольце матросских штыков) солдаты избирали президиум. Крейсерские топтали под каблуками окурки, покрикивая:
— Не тяни кота за хвост! Голосуй за победу…
— Братцы. – призывали ораторы, разрывая не себе шинели, — за што кровь наша льётся? Поклянёмся во имя революции, что насилию флота подчинимся, но в немца стрелять не будет…
А к берегам Моонзунда уже подкатывали в Гапсаль свежие эшелоны полков Козельского и Данковского. Пять битых часов они сообща размусоливали вопрос – воевать или не воевать?
— Не хотим! – была резолюция.
Большевики Центробалта осипли от уговоров. Кое-как под утро уломали этих баранов, и панургово стадо начали грузить на пароходы для отправки на Эзель. Демонстрирую полное отсутствие морской культуры, солдаты высунулись из иллюминаторов, вертели головами. А когда вдали показались эзельские берега, опять закрутили на палубах митинг.
— Братцы, на повестке дня истерический вопрос: сходить нам с кораблей или не сходить? Чай, мы не скоты худые, чтобы самим добровольно на убой иттить. А потому предлагаю собранию – с места не двинуться, а, ежели немец придёт, в организованном порядочке, без шуму и паники, сдадимся в плен…
Матросы прикладами гнали их с кораблей на берег:
— Кончай резолютить, а то, видит бог, башку расшибу!
С берега (обиженные) данковцы и козельцы орали:
— Тока б до первого немака добраться – мы лапки кверху!
Еще не сделав по врагу ни единого выстрела, они уже запланировали сдачу в плен. Пусть имена этих негодяев останутся в истории Моонзунда как грязное пятно. Вот они:
Мосальский полк – Козельский – Данковский.
…Лучше бы их сюда и не присылали!
Тут некоторые шибко умные либералы умничают: мол, в начале войны Сталину надо было объявить «свободу» и «демократизацию». Дескать, как хорошо бы стал воевать наш народ, если вопрос об атаке решался на митинге, а Красная Армия раздробилась на 16 суверенных армий (по числу союзных республик)! И что самое обидное, до сих пор находятся такие бараны, которые этим либералам верят!
Следующие части статьи будут посвящены крестьянству и пролетариату.
(Продолжение следует)