- Другой Псков - http://nbp-pskov.com -

Бориска на царствии. Часть 3

В 1592 году Борис Годунов отменил Юрьев день. Согласно этому закону, крестьянство потеряло право переходить от одного помещика к другому и вообще, оказалось прикреплённым к земле. Правда, до состояния полного рабства было ещё очень далеко, больше века. Но и эта мера вызвала сильное озлобление народа.

Тут надо сделать пояснения. Дело в том, что в старину армия кормилась и в значительной мере снабжалась не из госказны, как сейчас. А непосредственно от земли. Воин получал от государя поместье (большое или малое, в зависимости от звания и заслуг), и с него должен был кормиться и одеваться. При этом сама земля без проживавших на ней мужиков стоимости не имела. Тогдашний помещик не мог её ни продать, ни купить, ни заложить в банк, так как вся земля принадлежала государю, а барину давалась во временно пользование, до тех пор, пока он нёс службу. Прекращалась служба – отбиралось поместье. При этом не было никакой гарантии, что сын помещика, когда он поступит на службу, получит именно отцово имение.

Положение дворян осложнялось тем, что крестьяне в ту пору были отчасти лично свободны, и могли покинуть плохого барина вполне легально. Для этого в году существовал специальный промежуток времени — Юрьев день. Вот его-то Борис и отменял.

А с чего крестьянами овладевала охота к перемене мест? От разных причин. Это могло быть отвратительное поведение барина, истощение земли, голод. То есть разные форс-мажорные обстоятельства, на которые оказался так богат конец 16-го века. При этом барин в ту пору юридически не являлся рабовладельцем: он владел только землёй, а мужики были обязаны его кормить. А что было делать таким, у кого все мужики удрали? Причем часто удирали не к соседнему барину, а в Сибирь, на Дон, или ещё куда подальше. То есть вообще покидали пределы Московского государства и выбывали из числа налогоплательщиков.

К тому времени бегство крестьян приняло масштаб эпидемии. Центр страны пустел. Снабжение армии ухудшилось. Помещики завыли волками и начали давить на Годунова – сделай милость, прикрепи мужиков к земле! (О закреплении земли и крестьян в бессрочное личное пользование в ту пору ещё речи не шло).

А в Европе в ту пору уже стали отходить от подобной системы. Времена Хлодвига и Теодориха, когда пахан (князь, вождь, конунг) раздавал своей братве (дружинникам) покорённые земли с фраерами (крестьянами) там давно отошли в прошлое.

Как там поётся: «…каждый взял себе надел, кур завёл и в ём сидел, охраняя свой удел не у дел…» То есть феодальный воин больше торчал в своем поместье и «воевал» с бабами и мужиками. Страдала боеготовность, армию по тревоге было быстро не собрать. Да и крестьяне не могли работать в полную силу, когда у них над душой стоял военизированный оболтус, вечно вмешивавшийся во все их дела.

На Западе решили создавать наёмные армии, кормить их из госказны. Но для этого надо иметь продуктивное хозяйство, чтобы народ мог платить большие налоги. Одним ударом убивались сразу три «зайца»: повышалась производительность труда, повышалась боеготовность, а главное, королевская власть сильно укреплялась, так как в руках короля оказывались огромные денежные средства. Да и военные перестали мозолить глаза мужикам, что самым благотворным образом сказалось на рентабельности сельского хозяйства. Начинался период абсолютизма.

Образно говоря, на Западе переходили с барщины на оброк, резонно решив, что коня лучше погонять овсом, чем кнутом. С тех времен и по сию пору там очень эффективные налоговые ведомства.

В России же преобладали внеэкономические меры принуждения, господствовала барщина. Народ, как правило, гоняли на всякие работы бесплатно. В 1596 году Борис задумал построить каменные стены в Смоленске, и сделал невиданное дело – стал платить за труд. Это произвело впечатление! Правда, скорее всего, он хотел таким образом пустить пыль в глаза соседней Польше, да и Смоленск тогда был пограничным городом, из него надо было сделать «витрину». Внеэкономические меры управления народным хозяйством пережили Рюриковичей, пережили Романовых, и благополучно дошли почти до самого нашего времени. (Сталинизм в немалой степени опирался на них).

Разумеется, в ту пору в русском войске имелись стрельцы, которые мужиков в подчинении не имели и жили на зарплату. Но поскольку платили им мало и крайне нерегулярно (иной раз задерживали жалование годами), то они приноровились кормиться огородничеством, всяким ремеслом, самые смышлёные завели свои ларьки. Как вы думаете, охота им было бросать всё это и идти в поход, тащиться куда-то за смертью, когда дома оставались голодные семьи? Скупость правительства не позволила сделать из стрельцов армию нового типа: в русском войске преобладали дворяне и «дети боярские». Правда, было небольшое число наёмников-иностранцев, но они в основном занимались охраной царя.

Таким образом, отменяя Юрьев день, Борис чрезвычайно угождал силовикам, в основном, мелкому и среднему их звену, которые больше всего страдали от крестьянских побегов. (Богатые дворяне и бояре-вотчинники всё же эксплуатировали крестьян не так рьяно: как говорится, чем меньше шишка, тем больше спеси).

А чтобы угодить верхушке силовиков, был принят закон о пожизненном холопстве. Согласно ему, любой, кто проработает по найму больше шести месяцев, становился пожизненным холопом работодателя. (С перспективой холопьей жизни для своей семьи и своего потомства). Сами знаете, слова «работа» и «раб» — одного корня, и вообще, работать должно Хамово отродье, а потомки Сима и Иафета – царствовать и молиться.

(Интересно, что почти в то же самое время (примерно полувеком позже) в североамериканских английских колониях сходными методами обращали в рабство негров, которых поначалу туда завезли как наёмных рабочих).

Закон оказался очень жизненным, весьма востребованным, и применялся крайне широко. Не только те, кто проработал по найму полгода, но и вообще всякий, нанимавшийся на работу, отныне должен был опасаться за свою свободу. И даже те, кто вообще никуда не нанимался. Господа взяли моду хватать на дорогах путников, тащить к себе в усадьбу, а потом пытками вымучивать у них кабальную грамоту. При этом в рабство попадали не только мужики, но даже мелкопоместные дворяне.

Правосудие? Но в России не любили жить по закону, предпочитали жить «по понятиям». Да и смешно было мужикам рассчитывать на правосудие, когда все силовики составляли, по сути, одно сословие. (Говоря по современному, была «дружба» всех силовых ведомств, которые «дружили» против мужиков).

Политическая система была проста: господствующий клан получал всё и не боялся ничего, никаких судов. Даже в случае самого вопиющего воровства царь предпочитал не вмешиваться, максимум, отбирал наворованное в казну. (Почему-то при этих словам мне сразу вспоминается легендарная «коробка из-под ксерокса», ведро с васильевскими бриллиантами и т.п.)

Правда, если клан терял влияние на царя, то он терял всё. Тут же вспоминались все грехи, на побеждённых отплясывали все, кому не лень. Нажитое отбиралось, имение отдавалось на разграбление, жену и детей могли отдать в рабство. (Ну, это была крайность).

А сменит государь гнев на милость: вернёт из ссылки, и новым поместьем пожалует, и с врагами позволит рассчитаться.

Ещё при предках Ивана Грозного сложилась система, при которой силовики были всегда правы, а мужики – всегда виноваты. Сам Грозный довёл её до крайности, за которой – распад государства и крах всего. (По сути, он разделил Россию на два государства, земщину и опричнину, и натравливал их друг на друга). В конце концов, это понял даже он, и опричнина была ликвидирована.

Но устранены были только самые вопиющие проявления, а само всевластие силовиков сохранилось. Естественно, что закон о холопстве они восприняли как разрешение охоты на фраеров, простите, на смердов.

Вся эта система приводила к вопиющим социальным контрастам, даже на фоне тогдашней Европы. Иностранцев поражала роскошь центра Москвы, золотые купола, терема бояр, и рядом – грязные разваливающиеся лачуги простонародья. «Москва – город контрастов».

Процветала преступность. На ночь жители выходили в дозор, закрывали улицы – ничего не помогало. Каждое утро с улиц собирали трупы ограбленных и опившихся. (В ту пору либо не пили вовсе, либо пили до упаду). Любая Смута начинается с разгула преступности.

Но пока всё было, так сказать, «в норме». Подлинная катастрофа началась, когда в стране случился недород, и толпы голодающих устремились в столицу за куском хлеба.

(Продолжение следует)