Кроме вышеперечисленного, существовала ещё одна веская причина добить Германию до конца. Нет, не только месть, но и трезвый практический расчёт. Немцы на своей шкуре должны были почувствовать все «прелести» войны на собственной территории и последующей иностранной оккупации. В Первую мировую войну они ничего подобного не испытали – и, естественно, возомнили себя непобедимыми. Дескать, «германский солдат не был повержен на поле боя» и всё такое прочее.
Из этого недостоверного факта делались далеко идущие выводы о собственном превосходстве над всем миром, и Версальская система казалась немцам верхом несправедливости. Заботливо взлелеянный реваншизм в конечном итоге привел к власти Гитлера со всеми вытекающими из этого последствиями.
Поэтому победителям нельзя было повторять былые ошибки. Немцам нельзя было давать ни малейшего шанса для подобных настроений в будущем. Они должны были научиться бояться войны. Пусть их население узнает, что такое бомбёжка. Пусть их беженцы побегут по военным дорогам, а сверху их будут расстреливать самолёты противника. Пусть вдоволь поголодают, пусть покормят чужие оккупационные армии. По выражению Эренбурга, «необходимо было сломать гордость надменного немецкого народа». Задача была выполнена сполна – и быть может, только потому с немецкой земли не началась Третья мировая война где-нибудь в 1965-1970 годах. (Версальская система мира для них была плоха, а вот Ялтинская – вполне устроила!)
Такого противника надо добивать до конца, так как недобитые враги опасны вдвойне – кому, как не русским, это знать…
Только не надо обвинять русских в жестокости – пресловутый «план Моргентау» предусматривал вообще полное уничтожение Германии! (Лица банкирской национальности – самый жесткий народ на земле, и потому, наверное, самый богатый).
Немцы, разумеется, предвидели, что Вторая мировая война может окончится для них ещё более плачевно, чем Первая, и предпринимали меры для обороны.
Оккупированная Европа была крепким орешком. Помимо естественных преград (Карпаты, Татры, Балканы, мазурские болота), затруднявших поход на Запад, за недолгие годы своей независимости страны Восточной Европы понастроили кучу укрепления. Все слышали про линию Маннергейма. Но это была лишь одна из многих линий.
Дело в том, что эти страны не столько ненавидели СССР, сколько друг друга, и изо всех сил стремились отгородиться от соседей. Промышленно развитая Чехословакия имела для этого наибольшие возможности, и в Исполиновых горах выросли доты, направленные против Германии. Такие же «украшения» усеяли чешско-польскую границу, и чешско-венгерскую. (Это одна из причин, почему Прага была освобождена лишь 9 мая 1945 года)
На франко-германской границе выросли линия Мажино и противостоящая ей линия Зигфрида. Другие страны, не обладая столь сильной экономикой, не могли вбухивать такие средства в бетон, и обходились «малым» — многокилометровые заграждения из колючей проволоки, противотанковые надолбы, окопы. (Греческая «линия Метаксиса»). В общем, каждая «национальная квартирка» стремилась огородиться от соседей, и от этого Европа напоминала концлагерь, разделенный на сектора. Ну, или корабль с герметичными переборками, если кого покоробит первое сравнение. (Последний рецидив такого мышления наблюдался в послевоенной Албании, когда тамошние жители под руководством Энвера Ходжи понастроили то ли сто, то ли двести тысяч колхозных «дотов», готовясь к войне против всего мира).
Но вернёмся в 1944 год. Всё это оборонное великолепие попало в цепкие лапы фрицев, и уж они-то сумели найти ему применение! И потому тот год был самым кровавым для нас за всю Великую Отечественную войну.
14 января грянул первый сталинский удар. Немцев выбили с их позиций под Ленинградом (где они сидели аж с 1941 года!) и погнали на Запад. Расстояние до Берлина в этих местах – самое короткое, и на этом основании строились далеко идущие планы: с ходу ворваться в Прибалтику, и, вытесняя немцев вдоль берега Балтийского моря, придти в Германию с севера. Поначалу дело шло успешно, но к 29 февраля на Псковщине наши войска наткнулись на немецкую оборонительную линию «Пантера», и не смогли преодолеть её. Наши атаки были отбиты с большими потерями, и линия фронта в этих местах остановилась на полгода. Бои на «Пантере» были самими неудачными для нас в 1944 году, и потому о них не писали центральные газеты, и не трубило радио. В официальной «Истории Великой Отечественной войны они упомянуты одной строкой. Хотя крови солдатской тут пролилось немало с обеих сторон…
В общем, война здесь пошла по самому неблагоприятному для нас варианту – позиционному. Обе стороны зарылись в землю, с обеих сторон появилось чисто окопное вооружение (в частности, оружейные щиты), и стало ясно, что о походе на Берлин с этого направления нечего и мечтать. Исходя из этого факта, Ленфронту оставалось лишь Прибалтика, где он и встретил День Победы, штурмуя «курляндский котёл».
На других фронтах дела шли повеселее. В январе началась Корсунь-Шевченковская операция, и хотя окруженным немцам удалось вырваться из котла (второй Сталинград не получился), моральное воздействие на них было ошеломляющим. Множество фрицев во время бегства были задавлены нашими танками, утонули в речке Гнилой Тикич, замерзли, попали в плен. Генерал Конев за эту операцию получил звание Маршала Советского Союза, генералу Ротмистрову было присвоено звание маршала бронетанковых войск.
[2]
После небольшой оперативной паузы наше наступление возобновилось. 10 марта войска Конева овладели Уманью, через неделю вышли к Южному Бугу. Моральное состояние немецких войск на этом участке фронта было необычайно низким.
Кто и когда первым дошел до государственной границы Союза Советских Социалистических Республик – точно неизвестно. Да в ту пору об этом не думали, не до того было. Но к 26 марта наши войска форсировали Днестр и Прут, перешли границу и вступили на территорию Румынии.
За такое дело 31 марта Гитлер вывал к себе фельдмаршалов Манштейна и Клейста, вручил им очередные награды, и отправил в отставку как не справляющихся со своими обязанностями.
10 апреля наши войска освободили от немецко-румынской оккупации Одессу, тем самым, завершив окружение крымской группировки немцев. Через два дня СССР отправил Румынии ультиматум. Румынам предлагалось порвать с гитлеровской Германией, вступить с ней в войну, в случае выполнения этих требований СССР гарантировал военную помощь сразу и приемлемые условия мира потом. (В случае невыполнения – неминуемая оккупация и все возможные кары).
Ультиматум вызвал бурю в правящих кругах этой страны (там давно поняли, что дело Гитлера проиграно), но диктатор Антонеско запретил даже отвечать на него.
Меж тем мы приостановили продвижение в сторону Румынии: надо было сперва добить немцев в Крыму. Румыны получили передышку, и принялись за строительство оборонительных линий. На том участке фронта наступило относительное затишье.
[3]
Крым тогда представлял из себя непотопляемый авианосец, господствуя в котором можно было удерживать за собой Черное море и грозить соседним странам (в данном случае, гитлеровским сателлитам). Ещё в сентябре 1943 году туда были эвакуированы войска с Кубанского плацдарма (17-я армия), и теперь этому скопищу немцев и румын грозил новый Сталинград. Преследуя немцев, осенью 1943 года Красная Армия захватила плацдармы на южном берегу Сиваша и на Керченском полуострове.
К середине марта 1944 года немцам в Крыму стало ясно, что скоро за них возьмутся всерьёз. Их Никопольский плацдарм был ликвидирован, помощи ждать было неоткуда. Решительный натиск Красной Армии начался 7 апреля, а 9 мая наши моряки вернулись в родимый Севастополь. Остатки немецких войск, загнанные на мыс Херсонес, сдались к 12 мая. И хотя большинству немцев и румын удалось эвакуироваться морем, их потери были велики. Русские отомстили за всё – за потопление своих госпитальных судов в 1941, за осаду Севастополя, за каменоломни Аджимушкая…
6 июня наконец-то открылся долгожданный Второй фронт. Союзники высадились в Нормандии. Гитлер лоханулся по полной: он ведь столько обещал немцам, что не допустит войны на два фронта, но теперь она стала реальностью. (Война в Италии не могла сойти за Второй фронт, так как была тупиковой: в любом случае союзники не могли перейти через Альпы и ворваться в Германию).
Сталин занял выжидательную позицию – он хотел убедиться, что «Оверлорд» не станет вторым Дьеппом.
Поэтому главный удар откладывался, и 10 июня советские войска начали Петрозаводскую операцию – второстепенную в военном отношении. Финляндии была таким же тупиком, как Апеннинский полуостров, и бои на этом направлении решающего значения не имели. Более того, с конца 1941 года финны нас почти не беспокоили. Тамошний фронт стабилизировался, войска зарылись в землю и даже развели на передовой огороды. (В Красной Армии ходила поговорка: «Назови невоюющие армии! – Шведская, турецкая и 22-я советская!»)
Немцы подозревали своих союзников в тайном сговоре с СССР, и это похоже на правду. Судя по всему, испытав на себе мощь советского оружия в Зимней войне, финны не верили в победу Германии и оттого вели двойную игру, которая, в конечном итоге, себя оправдала – мы не оккупировали эту страну, по сути, простили ей военные грехи и условия мира продиктовали относительно мягкие.
Через две недели, убедившись, что немцы не смогли сбросить десант союзников в море и война на Западе идет всерьёз, Сталин дал добро на операцию «Багратион», ставшею триумфом советского оружия в той войне.
К тому времени южные фронты ушли далеко на Запад (была освобождена почти вся Украина), но в районе Ковеля линия фронта поворачивала на Восток, и огибала Белоруссию. Образовался так называемый «Белорусский балкон», нависающий над нашими войсками. Вот его-то и надо было ликвидировать в первую очередь.
Дело осложнялось тем, что группа армий «Центр» традиционно была самой сильной в вермахте. Дело облегчалось потому, что Гитлер не верил в главный удар в Белоруссии. Он вообще неадекватно относился к советскому руководству: в начале войны недооценивал его, потом стал переоценивать.
Гитлер убедил себя и заставил поверить штаб вермахта в то, что будто бы свой главный удар Сталин нанесёт в Галиции. Там, в промежутке между Припятскими болотами и отрогами Карпат, советские войска рассекут немецкую оборону, и пройдя всего 400 км. на северо-запад, выйдут к Балтийскому морю, тем самым отрезав группы армий «Центр» и «Север» от Германии.
Адольф в очередной раз поступил неадекватно, приписав своё авантюрное мышление Сталину. Иосиф Виссарионович не был столь дерзким человеком, и его победы строились не на авантюрах, а на точном расчёте. (Да, мы нанесли удар в Галиции, но только после начала «Багратиона», и не до Балтики, а «всего лишь» до Сандомира).
[4]
В общем, на этот раз советское военное мышление превзошло немецкое. 23 июня началось освобождение Белоруссии. Фрицы бестолково заметались, попали в многочисленные «котлы», побежали на запад. В порыв вошла 5-я танковая армия Ротмистрова, и уже 3 июля Москва салютовала в честь освобождения Минска. (А ведь ещё 22 июня Витебск был у немцев). Это был настоящий русский блицкриг: скорость советского наступления не уступала темпам немцев в 1941 году.
[5]
17 июля сбылось давнее обещание Гитлера – немцы прошли парадом по Москве. Правда, не все удостоились такой чести, а лишь военнопленные, да и то по милости товарища Сталина. Но ведь прошли же!
20 июля Красная Армия и Войско Польское пересекли линию Керзона и «несанкционированно проникли» (по выражению Армии Крайовой) в Польшу. Моментально в Хелме приступил к работе Польский Комитет Национального Освобождения, взявший на себя гражданскую власть в этой стране. В конце июля Красная Армия вышла к Висле и в ряде мест форсировала её. Группа армий «Центр» перестала существовать. (Впоследствии она была восстановлена под тем же названием).
1 августа началось Варшавское восстание. Ну, про него и вообще про Польшу надо писать отдельно. Правители этой страны, испытывая панический страх перед немцами и не веря в победу антигитлеровской коалиции, таких дел натворили…
К августу советское наступление на польском участке стало выдыхаться. Фрицы, напуганные угрозой непосредственно Германии, сопротивлялись как бешеные. Подтянув свежие силы, они нанесли нам ряд сильных контрударов. Операция «Багратион» ещё продолжалась, но основные боевые действия перенеслись в Прибалтику. 2 августа советские войска впервые обстреляли из гаубиц немецкий город (Ширвиндт).
В оккупированной немцами «независимой Словакии» ширилось партизанское движение, которое в конце августа переросло в Словацкое национальное восстание. СССР всячески поддерживал его, советская армия рвалась на помощь восставшим – и не смогла пробиться. 30 октября восстание было подавлено немцами…
[6]
Когда операция «Багратион» завершалась, взор Сталина вновь обратился на юг, к Румынии. Затишье на Днестре закончилось.
В 1941 году эта страна выступила против СССР с особой охотой и рвением. Причем тот факт, что перед войной мы вернули себе Бессарабию, входившую в состав Российской Империи, и оттяпали Буковину (надо же было преподнести подарок Советской Украине!), был лишь частью их обид.
Дело в том, что, видя слабость румын, к ним тотчас предъявили территориальные претензии их цивилизованные европейские соседи. Ситуация балансировала на грани войны, когда вмешался Гитлер и назначил так называемые «Венские арбитражи». По их итогам Румыния лишилась также изрядного куска Трансильвании (в пользу Венгрии) и даже части Добруджи (в пользу Болгарии). В общем, румын обчекрыжили по полной, что им, ясное дело, не могло понравиться.
Но воевать со всем миром не было сил, приходилось выбирать. Выбор, разумеется, был предрешен в пользу Германии. Летом 1941 года румынская армия, пыхая духом ратным, вторглась в пределы Советского Союза, надеясь вернуть Бессарабию и Буковину, да ещё компенсировать Трансильванию нашим черноморским побережьем до самого Крыма (так называемая «Транснистрия»).
Поначалу всё шло вроде бы успешно, но после Сталинградской битвы, где погибли лучшие румынские войска, оптимизма в Бухаресте поубавилось. А когда Германия начала Курскую битву и не имела успеха, Румыния и вовсе огорчилась. По стране поползли пораженческие настроения, активизировалась советская и западная агентура. 24 марта 1944 года советские войска впервые вышли на довоенную границу, и надо же – как раз на румынском участке!
Румынию охватили самые мрачные предчувствия. Во-первых, их войска зверствовали на нашей оккупированной территории. Не в такой степени, как немцы или венгры, но, тем не менее, кровь мирных жителей на них лежала тоже.
Во-вторых, превращать свою страну в театр затянувшихся военных действий в угоду немцам у румын не было никакого желания. Немцев они сильно недолюбливали, а венгров так просто ненавидели (причем до такой степени, что весной 1944 года, когда наши войска уже стояли у их порога, эти две страны перестреливались на своей границе!) К русским они теплых чувств тоже не питали, но из многих зол надо было выбирать меньшее.
Короче, среди румынской элиты возник заговор с целью свержения режима Антонеску и перехода на сторону победителей, пока не поздно. В этом их всячески убеждала наша агентура, нашептывая, что товарищ Сталин уже и розги приготовил для Румынии, и только образцовым послушанием можно избежать заслуженной порки и даже, может быть, вернуть утраченную Трансильванию (если, конечно, приложить все усилия для разгрома немцев и венгров).
Эти слова попали на благодатную почву. Тем более, что на собственную армию надежд у румынской элиты оставалось все меньше и меньше. Нет, румынский солдат вовсе не трус, как иной раз говорят. Напротив, он, будучи крестьянином, вынослив, неприхотлив, послушен. Но вот румынский офицер… В общем, их армию раздирали классовые противоречия. Мордобой – это ещё что, многие офицеры носили плетки и без излишних раздумий пускали их в ход. В советском Генштабе румынские войска считались легким противником.
К 1944 году Румынию охватил тяжелейший экономический кризис во всех отраслях. Сказалось напряжение военных лет, утрата завоеванных земель на Украине, выплаты Германии. Народное недовольство достигло пика. Из тюрем потихоньку стали выпускать противников режима. Резко активизировались коммунисты, а фашисты уже боялись с ними бороться всерьёз. В стране возникла революционная ситуация.
Румынская армия переживала брожение. Из одного миллиона призванных на Вторую мировую войну, на советском фронте погибло почти полмиллиона, как выяснилось, ни за грош. (Ещё 170 тысяч погибнет при освобождении Румынии от немцев). В общем, армия бурлила, настроения там были самые разные, но в целом антинемецкие.
Правда, было опасение, что немцы могут в случае открытого мятежа разоружить румынскую армию, и оккупировать страну, как они сделали это годом раньше с Италией, но… тут им противостоят не англосаксы, и румыны – не итальянцы.
Продолжение следует