Часть первая — читать [1] 
[2]
Как известно, к середине 17-го века крепостное право на Руси выродилось в откровенное, неприкрытое рабство. В старину крепостными, по большому счёту, были все, все несли пожизненные повинности – от пахотных мужиков до бояр. Потом данный порядок был нарушен, мужики стали прямой собственностью бар, а баре были освобождены от всяких повинностей: служили, если хотели, но могли и не служить, а вести чисто паразитический образ жизни.
И дворяне не преминули этим воспользоваться. Отныне господа медленно, но верно превращались в тунеядцев, бесполезных для страны и народа. Так единственный тогда образованный класс перестал выполнять свои прямые обязанности (быть двигателем прогресса), да ещё и перекрыл дорогу другим сословиям.
То есть возникла система, «слизанная» в основном с польского образца: паны имеют все права и никаких обязанностей, хлопы – вообще не люди, а рабочая скотина, государство и король нужны только для того, чтобы устроить «ясновельможным» райскую жизнь. (Весь этот бардак назывался, разумеется, «свободой»).
Страна начала тягаться с Западом не в развитии производства, а в роскоши дворцов, изысканности балов и вышивке камзолов. Господа сорили деньгами, а откуда они берутся – не знали, и знать не хотели (для этого есть немцы-управители). Чтобы добыть деньги для красивой жизни, пытались драть с мужиков семь шкур, но скоро выяснилось, что этот процесс имеет естественные ограничения, зато барские аппетиты безграничны.
Тогда начали проедать основной капитал. Фамильные дворянские гнёзда пропивали, проигрывали в карты, и чтобы хоть как-то помешать русским барам разорять себя и мужиков, пришлось даже учредить Опекунский Совет. (В порядке исторической справки: род Пушкиных был точно такой же, и у самого Александра Сергеевича деньги в руках не держались категорически: он просадил свое именье, именье жены, литературные гонорары, зарплату камер-юнкера, и умер в неоплатных долгах).
Как говорится, ну и хрен бы с ними, с барами, но они, паразиты, выкачивали из деревни деньги, ничего не внося взамен. И от этого центр России деградировал с ошеломляющей быстротой. (Особенно это было заметно на фоне Сибири и Севера, где не знали крепостного права).
Польшу эта ублюдочная система довела до трех разделов, а Россию – до трех революций. Хотя, надо сказать, что те, кто дружил с головой, понимали ещё тогда, что ничем хорошим этот дворянский паразитизм кончиться не может.
Александр Первый и Николай Первый тоже чувствовали это, но на кардинальные меры не решились. Ведь если освободить крестьян по всем правилам (то есть с землёй), то дворяне вымрут с голоду, так как ни к какому труду эти «лишние люди» не пригодны. Впрочем, если царь замыслит подобное, то он, скорее всего, до подписания такого указа не доживёт. А если освободить крестьян совсем без земли, то это вызовет небывалый бунт и физическое устранение помещиков. В таком случае проблема вековых «тормозов» России была бы решена моментально, но на это цари, как классовая родня помещиков, пойти не могли.
В конце-концов, данную проблему пришлось решать Александру Второму. Больше тянуть было нельзя: крепостное право изжило себя окончательно, назревало грандиозное восстание. И он нашел, как ему казалось, «золоту середину». Крестьяне получили личную свободу, а землю им передали за выкуп. Причем такой выкуп, чтобы и господ не обидеть. Проще говоря, мужики должны были платить за землю в рассрочку, в течение 49 лет, из расчёта 6% годовых. Простой арифметический подсчёт показывает, что от этого сумма выплаты должна возрасти вчетверо!
То есть, согласно реформе царя-освободителя, крестьяне должны были выплатить помещикам сразу 20% стоимости земли, а 80% вносило государство российское, которому мужики и должны были выплачивать долг с шальными процентами. (Фактически, это была плата за личную свободу). То есть на шее крестьянства, и без того тощей, повисла огромная гиря долга.
Правда, содрать с мужиков напоследок четыре шкуры не получилось, ограничились тремя. (К 1906 году, когда выкупные платежи были отменены, крестьяне выплатили 1 млрд. 571 млн. рублей за земли, стоившие 544 млн. рублей, то есть «всего лишь» в троекратном размере). Не из-за «доброты» государства, а по более прозаическим причинам.
Крестьянство сразу поняло, что государева «свобода» для него – сущее разорение, и отметило это небывалым всплеском бунтов. К которым, однако, государство было заранее подготовлено. Бунты подавили, а мужики, скрипя зубами, перешли из крепостного состояния во временнообязанное. Сами они сравнивали этот переход с падением в омут головой.
Не проходит и 20 лет с момента отмены крепостного права, как в России снова складывается революционная ситуация 1879-82гг. Стремительно растёт число крестьянских восстаний, которые подавляются армией. Впервые заявляет о себе пролетариат. Всё это кончается убийством Александра Второго народовольцами. Напуганная власть идёт на некоторые уступки. С крестьян снимают подушную подать, сокращают выкупные платежи, списывают самые безнадёжные недоимки. Рабочие тоже добиваются определённых поблажек: им дают один выходной в неделю, запрещают детский труд до 12 лет.
И наконец, третья революционная ситуация 1902-1904 гг. выливается в первую русскую революцию. Тут уже в борьбу вступают партии современного типа, начинает бунтовать армия, а рабочие волнения перерастают в настоящие бои с войсками.
Современная российская пресса трубит о том, что после отмены крепостного права в России начался небывалый взлёт науки, техники и производства. Мол, Россия стала житницей Европы и всё такое прочее. Да, кое-какой подъем был. Который, однако, моментально был остановлен нищетой основной части населения. Отмена крепостного права запоздала на полвека, а то и на век. «Свобода», в том виде, в котором она была дарована, не обогатила, а разорила деревню.
Согласно официальным исследованиям конца 19-го века, хлеб на продажу имели лишь 9% крестьян и крупных землевладельцев. Основная же часть крестьянства, не в силах прожить от собственного урожая, хлеб покупала! Да, Россия в ту пору считалась житницей Европы, но при этом не была житницей для самой себя – вот парадокс!
Проще говоря, хлеб продавали лишь крупные капиталистические хозяйства, главным образом с юга страны и Чернозёмья. Основная же часть населения – 80%! – жило натуральным хозяйством, имея лишь одну цель: не пропасть с голоду. Взять с неё было нечего, налоги она платила очень малые (а чаще не платила), в случае голода прочно садилась на дотации от государства. Вдумайтесь в эту цифру – 80% населения страны не участвует в экономической жизни! Такое роскоши не могут себе позволить богатейшие страны Запада и Востока – но её позволяла себе нищая Россия.
А голод меж тем наведывался всё чаще. К началу 20-го века свободные крестьяне питались хуже, чем их деды при крепостном праве. Земли Центральной России были истощены до предела, урожаи «сам-3» и «сам-4» считались в порядке вещей. Что значит — земля доведена до предела истощения.
Причины такого положения сплелись в такой тугой клубок, что не поддавались распутыванию и большевики разрубили его своей коллективизацией. Тут и общая деградация земли за двести лет крепостного права (когда из деревни господа выкачивали всё, не давая в обмен ничего). Тут и монетизация налогов, случившаяся после его отмены. Если раньше мужик отвозил барину огурцы, грибы, холстины и т.п, то теперь налоги стали брать только деньгами. А откуда деньги в русской деревне? Далеко не везде можно было вывезти свои товары на рынок, и поэтому мужики за гроши отдавали свой продукт кулаку-мироеду, который на этой торговле и наживался, внося огромный вклад в обнищание масс. (Вообще-то кулаки были и раньше, но значимым явлением они стали только теперь).
При этом кулаки были лишь низшим звеном в хлеботорговле, а командные посты в этом стратегически важном и выгодном бизнесе заняли люди совсем иной национальности и иного подданства. Надо ли говорить, что фамилия «Иванов» среди них встречалась очень редко? Ну, теперь понятно, почему в феврале 1917 года с хлебом в Петрограде начались странные перебои?
Была и другая беда – община. Нет, не та, при которой все вкалывают на одном общем поле и делят доход поровну. Такая община (родовая) в России исчезла уже давно, а крестьяне жили при общине соседской. Это значит, что община была собственником земли, и распределяла её по хозяйствам – по справедливости. Справедливость же означала, что все получат примерно равные по качеству и количеству участки. Учитывая агарное перенаселение того времени, поля получались такие, что заводить на них какую-либо механизацию и агрономию было просто бессмысленно. Причем каждые несколько лет происходили перераспределения, что напрочь отбивало желание улучшать землю. И её эксплуатировали абсолютно хищнически, как, впрочем, и всю природу. (Уже в 1918 году, в разгар Гражданской войны большевикам пришлось принимать Водный кодекс и организовывать первые заповедники).
Всё это привело к тому, что если в начале 17-го века понадобилось три года полных неурожаев, чтобы привести к голоду и Смуте, то в начале 20-го века самый мелкий недород моментально приводил к голодухе. Что означало: запас прочности у российской государственной системы отсутствует. Давать статистику – занятие долгое и скучное, поэтому лишь скажу, что потреблял средний русский мужик продовольствия на 20 рублей в год, немец – на 70, француз – на 76, англичанин – на 101. Двадцать рублей в год! Да с такой пищи ноги не потянешь! И не тянули.
Если при введении всеобщей воинской повинности в 1873 году доля непригодных к службе составила около 6% и держалась до 1892 года. Но с того года правительство нараспашку отворила российские ворота перед западным капиталом (нечто вроде вступления в ВТО) и доля дистрофиков стала быстро повышаться. В 1901 году негодных к службе стало уже 13%, да и в целом призыв деградировал год от года. А к началу 1910-х годов браковали уже около половины призывников – совсем как сейчас! При этом смертность в российской деревне была выше, чем в городе (в развитых странах – обратная пропорция).
Что же касается единственного средства тогдашней «механизации» — лошадей, то их в России было удивительно мало. В начале 1890-х годов на 110 миллионов сельского населения было лишь 26 миллионов лошадей (в это число входят и извозчичьи, и армейские, и барские лошади). При этом овса русская лошадь получала примерно в семь-восемь раз меньше английской, в пять раз меньше немецкой.
(Достойно примечания: когда немцы вторглись к нам в 1941 году, их рабочие лошади быстро перемерли на здешних кормах, хотя к тому времени эффективность землепользования у нас существенно повысилась).
В 1912 году треть крестьян были безлошадными – а это самая горькая нищета, безлошадному на селе одна дорога – в батраки. Но на кого батрачить, если в деревне нет богатых? Так в русской деревне к началу двадцатого века завелся Мужик Сердитый…
(продолжение следует)