Парма времени не подвластна

В детстве я очень любил читать. Читал запоем всё, что попадалась под руку: материалы очередного Съезда КПСС, сказки Пушкина, Большую Советскую Энциклопедию (от «А» до «Л», продолжения у нас в доме не было), производственные романы и некоторых французских классиков. В общем, говоря словами поэта: «Книжонки дельные, пустые, читало с жадностью дитя».

И в этой горе бессистемного чтива попался мне роман Стендаля «Пармская обитель». Роман этот вызвал во мне противоречивые чувства: с одной стороны, я ничего не понял (очень уж жизнь итальянских аристократов 19-го века отличалась от жизни барачного посёлка 4-го СМУ Чимкентского свинцового завода), с другой – было жутко интересно. Особый интерес вызывали сноски-пояснения в конце книги, растолковывающие то или иное понятие. Роман был издан вскоре после войны, так что сносок было много.

В них говорилось о древнегреческих мифах (которых не было в школьной программе), о быте и нравах всяких графьёв и князьёв. В общем, «жил-был граф Анжуйский, у него был нрав буржуйский». Меня удивляло, что какая-то маркитантка запросто могла приводить примеры из древнегреческих мифов. Я сравнивал её с нашими продавщицами, и даже начинал думать, что мы, быть может, не самый образованный народ на свете!

А вот поступки главных героев были вне моего понимании. Всё начиналось с того, что войска революционной Франции оккупируют австрийскую Италию, дабы принести туда на своих штыках «свободу, равенство и братство», ну а взамен вывезти оттуда древние статуи, ценные картины и прочие изящные безделушки.

В одном благородном аристократическом семействе становится на постой французский офицер. И, как я понял, заделал хозяйке киндера, так как Фабрицио дель Донго (главный герой романа) вышел ни в мать, ни в отца, а в проезжего французского молодца. Тем не менее, все приличия соблюдены, и с виду всё чинно-благородно. (Благородные господа потому и называются благородными, что отлично умеют прятать концы в воду).

Но когда этот Фабрицио подрос, пошли всякие недоразумения. Бамбино оказался ярым либералом (в чём его всячески поддерживала тётка) и даже попытался примкнуть к армии Наполеона в тот самый момент, когда её разгромили под Ватерлоо. Ясно, что ничего путного из этого не вышло, кроме ранения (легкого), болезни (тяжёлой), и тюремного заключения (непродолжительного). В общем, повезло (в те дни победители развернули кровавый террор, сторонников Наполеона убивали тысячами без всякого разбирательства).

Карта Наполеона бита окончательно, и нашему герою не остаётся ничего другого, как вернуться в Парму. И вот тут начинается самое интересное. В реальной истории на тот момент независимого герцогства Пармского уже не существовало. «Парма», таким образом, образ чисто литературный, собирательный. Стендаль собрал в нём все типичные черты загнивающего итальянского (в широком смысле даже общеевропейского) феодализма, чуявшего свою близкую кончину.
В Парме кипят страсти, идёт нешуточная борьба (правда, смахивающая на мышиную возню) либералов с консерваторами. И вот тут я окончательно перестал понимать поступки героев. И с той, и с другой стороны – богатые и знатные люди, так что вопрос о куске хлеба отпадал сразу. Отдавать землю крестьянам, а мануфактуры рабочим никто и не помышляет, ни те, ни другие. Раскулачивание и экспроприация на повестке дня даже не стоят. Так чего им надо? С жиру бесятся, вот что! Ленина бы им туда, с Дзержинским, враз бы помирили!

Да, уважаемые читатели, таковы были мои взгляды на тогдашнюю Европу и её передовые идеи. Графьёв – к стенке, рабочим – талоны на бесплатное повидло, а из дворцов наделать общежития! И нечего тут мудрить-выдумывать, всё давно уже придумано в России, в 1917 году! А то ишь: либералы какие-то непонятные, мутные консерваторы…

Пойдём дальше. В дополнение ко всем бедам, бамбино (Фабрицио) отрастил женилку, и оттого пребывал, как сейчас говорят, «в состоянии активного поиска». В этом ему всячески помогала его тётка, влюблённая в племянника, как кошка. Вот бесовы дети, и греха не боятся! Правда, до реального дела отношения между ними не доходили, видно, всё же какие-то понятия ещё оставались.

Примерно к середине книги шок от непонятного у меня прошел, и далее я читал «Пармскую обитель» как итальянские сказки про Чипполино и Буратино. Фабрицио нарёк Буратиной, герцогиню – Мальвиной, принца Пармского – Карабасом Барабасом. Тем более, что некоторые черты той жизни были знакомы по советским мультфильмам. Упоительным был образ правителя Пармы (Карабаса Барабаса). Тот, будучи героем на войне, в мирной жизни каждую ночь бегал по дворцу и заглядывал под кровати – не спрятался ли там либерал. Его начальник полиции (а заодно и юстиции, в ту пору это было одно и тоже) был некто Расси, единственный не дворянин при дворе. (Этого назвал Артемоном – а какую ещё кличку можно дать легавому?) Этот Расси-Артемон был предметом зависти всех соседних держав – никто во всей Европе не умел так виртуозно обходить закон и делать из Фемиды проститутку по вызову. Иногда, не зная, чем бы ещё развлечься, Карабас Барабас давал пинка своему министру: если пинки были сильные, Артемон принимался плакать. В общем, это был идеальный легавый, они с принцем чудесно дополняли друг друга, и слава о пармском дворе гремела во всех краях. И всё было просто замечательно.
Но нет в этом мире совершенства! Беда подкралась, откуда не ждали. Поиски любви привели Буратино (Фабрицио) к какой-то циркачке, у которой уже был хахаль готовый. Возник конфликт, и Буратино, сам того не желая, завалил этого Арлекина. В принципе, ничего страшного, мелкая шалость, вполне простительная для знатного юноши. Но поскольку Фабрицио считался либералом, то спрос с него был по всей строгости закона. Закатали в кутузку, как политического. Дело осложнялось тем, что Карабас Барабас сам пускал тягучие слюни на Мальвину, и рассчитывал таким образом её шантажировать. (Во проблемы были у людей: кого бы «оприходовать», да кому бы отдаться!)

Это имело, однако, непредсказуемые последствия. Мальвина сделала всё, чтобы подковерная борьба придворных кланов приняла нешуточный оборот. Далее следует упоительное описание пармских либералов (которые на деле совсем не либералы) и консерваторов, всегда готовых послать куда подальше монархию.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но в этой безумной компании был один-единственный разумный человек – премьер-министр, граф Моска (назвал его Папой Карло). Папа Карло сам был влюблён по уши в Мальвину, и естественно, не мог остаться в стороне. Карабаса Барабаса Папа Карло успокаивал и был для него чем-то вроде няньки, Артемона держал на строгом ошейнике с шипами (по-иному с такими типами нельзя), и вообще, вертел двором как хотел. И тут начались такие события, что дух захватывает… с побегом Буратино из тюрьмы, с восстанием в Парме, сменой правителя (но не строя).
Но рассказывать про них я не буду. Лучше возьмите книгу и прочитайте сами. Тем более, что слог легкий, и многие понятия, незнакомые советскому пионеру, вполне знакомы поколению нынешней России. (Ну, хотя бы мышиная возня «патриотов» и «либералов»).

А сам я что могу сказать про этот роман с позиций сегодняшнего дня? Что мы живём в «герцогстве Пармском». Грызутся «либералы» и «патриоты», а народу от этого ни жарко, ни холодно. И нет ни одной партии, которая бы думала о нём.
Что касается главного героя (Буратино-Фабрицио), то он, по моему, чудак на букву «м». Достойный отпрыск эпохи Возрождения, богатый предок Печорина и Раскольникова. Я ему нисколько не сочувствую: прочитаете, поймёте, отчего.
Особенно меня умилил один отрывок: и тогда, полвека назад, и теперь.

«Граф уже не считал себя министром. «Посмотрим, — сказал он мысленно, — сколько можем мы держать лошадей, когда попадём в опалу, — ведь так будут называть мою отставку». И он произвел точный подсчёт своего состояния. Вступая в министерство, он имел 80 000 франков; теперь, подведя итог, он, к великому своему удивлению, обнаружил, что его состояние не достигает и 500 000 франков. «Значит, у меня будет не больше двадцати тысяч ливров годового дохода, — подумал он. – Надо сознаться, что я весьма нерасчётливый человек! А ведь любой буржуа в Парме уверен, что у меня сто пятьдесят тысяч ливров доходу! Принц же в этом смысле не отстаёт от любого буржуа. Когда меня увидят в убожестве, все будут говорить, что я ловко умею скрывать своё богатство. Ну, не беда! – воскликнул он. – Я ещё три месяца пробуду министром и удвою своё состояние».

Что мне всегда нравилось во французских авторах, так это их относительная честность. Русский классик после этих слов утопил бы читателя в нравоучениях, развел бы словесную баланду страниц на пятьдесят, а то и больше. Француз же просто констатирует факт: они там наверху живут при полном коммунизме, от каждого по способности, каждому по потребности. Берут сколько хотят, и когда хотят. Вряд ли с тех пор что-то кардинально изменилось.

При этом граф Моска («Папа Карло»), пожалуй, единственный герой романа, который делает что-то полезное, а не просто переводит продукты на удобрения. Система, конечно, затратная, крайне неэффективная, и при этом принципиально не поддающаяся оптимизации. Что поделать, другой до сих пор не придумали. «Парма» времени не подвластна…

Рахим Джунусов

Источник: Другой Псков

 Распечатать запись

Метки: